Вечерело. В Минске начинался дождь. Слёзы неба тихо падали на промёрзшую землю, окропляя задержавшийся снег и как бы напоминая зиме, что пора бы уйти, уступив место весеннему настроению. Группа паломников уже разместилась в автобусе, дверь закрылась, и мы вырулили на кольцевую дорогу. Впереди почти 800 километров пути.

— Утром будем в Оптине, — сказала сестра Фотиния Иеропес, старшая в поездке, и добавила: — Свято-Введенская Оптина пустынь относится к числу древних обителей. Существует более полутысячелетия. Монастырь был основан разбойником Оптой, который в один прекрасный день услышал призывающий к покаянию глас Божий и решил ему последовать. Удалился в дремучие леса близ тех мест, где разбойничал, и начал там жить жизнью, полной крайних лишений. Но физические лишения — не самое страшное; самое тяжёлое — напасти от бесов…



Сестра Фотиния продолжала рассказывать, но я отвлёкся на свои мысли, вспомнив о неожиданном решении поехать в паломничество: зачем? Это же ночь трястись в автобусе по российским колдобинам! Потом — продолжительные службы. Мало сна. Опять ночь в автобусе — обратно. Ужас!.. Но… батюшка благословил — нужно ехать и бороться с плохими помыслами. К тому же идёт Великий пост — время, благодатное для труда.
Чтобы отогнать сомнения, вспомнил рассказанную батюшкой историю.

«Пойдём со мной за ворота…»

…Произошло это во времена старца Амвросия. Одному монаху ночью явился «человек, одетый во всё черное», и сказал: «Пойдём со мной за ворота, нас там ждёт тройка лошадей, поедем домой, вернёмся к старой жизни». А старая жизнь монаха была греховной: он занимался чёрной магией.



От услышанного монах едва успел проговорить слова Иисусовой молитвы. Страшный человек сделался невидимым, но монах не успокоился, а в ужасе бросился в келью к батюшке Амвросию. А ночью этого было делать нельзя, ведь отец Амвросий сильно болел, да и уставал за день, принимая нескончаемый поток посетителей. Но монах, подвергшийся искушению, начал стучать в келью к батюшке. Дверь отворяет не заспанный келейник, а сам преподобный и спокойно ему говорит: «А ведь мне Господь открыл, какой ты подвергся напасти: тебе явился пятилегионный бес, который тех, кому является, редко оставляет в живых; это начальник над пятьюдесятью тысячами бесов». И старец сразу стал на молитву; и благодаря молитвам отца Амвросия монах был избавлен от смертельной опасности.

У врат

Ночь в автобусе была действительно тяжёлой. Водитель ехал в Оптину впервые. Мы то и дело останавливались, спрашивали, на правильном ли пути, иногда разворачивались, но, слава Богу, добрались. И вот взору открылся необычный вид: над Введенским монастырём вокруг серого, затянутого облаками, неба пробивался ярко-оранжевый солнечный свет. Казалось, его лучи касаются всех уголков обители.



— Только что закончилась Литургия, не успели… — послышался чей-то голос.

— Сейчас пойдём на завтрак, а потом будет лития в часовне Христова Воскресения, — сказала сестра Фотиния. — Эта часовенка была построена в 2008 году на монастырском кладбище. В ней находятся могилы оптинских новомучеников, убиенных на Пасху 18 апреля 1993 года, — иеромонаха Василия, иноков Ферапонта и Трофима. Все трое были убиты на послушаниях: звонари отец Трофим и отец Ферапонт — во время пасхального звона, отец Василий — по дороге на исповедь в скит. Первым, мгновенно, был поражён инок Ферапонт, иноку Трофиму удалось дотянуться на верёвках и ударить в набат, последним своим дыханием подняв по тревоге монастырь.

Тем же мечом с гравировкой «сатана 666», так же предательски, в спину, смертельно ранен отец Василий. Боль была очень сильная, но ни слова ропота или громких стонов он не издал; последний час своей жизни провёл в молитве. И с ним молилась, заливаясь слезами, вся Оптина.

Тогда один оптинский священник сказал: «Мы потеряли трёх монахов, а получили трёх Ангелов». Убийцы добились обратного эффекта: в онемевшую Оптину приехали лучшие звонари страны. А после сорокового дня, который пришёлся на Вознесение Господне, многие, до того не помышлявшие о монашестве, ступили на путь воинов Христовых. И вновь прозвучали победные слова: «Смерть, где твоё жало? Ад, где твоя победа?»



Очень легко и спокойно было в этой часовне, несмотря на многочисленность людей, которые непрерывным потоком шли, толкались, прикладывались к крестам, надгробным плитам, помазывались маслом…

Потом были экскурсия по монастырю, поход к Иоанно-Предтеченскому скиту, беседа с иеродиаконом Нилом. Много интересного рассказал он нам об истории обители.

Из беседы с монахом

…В 1610 году, это было Смутное время, наш монастырь и Козельск, как и многие другие города, подвергся сожжению поляками. В огне сгорели летописи, потому временной промежуток в 150 лет между Оптой и пожаром практически неизвестен.



С 1621 года, когда отстроили Козельск и Оптину, в Козельской летописи мы находим первое известие о нашей обители, в которой тогда подвизались двенадцать монахов и игумен. Был небольшой клочок земли, на нём теснились бревенчатая Введенская церквушка и шесть маленьких домиков, где братия жила. С трёх сторон их окружал дремучий бор, а с четвёртой — протекала река Жиздра, сейчас уже мелководная.

Иногда сюда добирались паломники. Когда они приходили помолиться, особенно женщины, то всегда плакали, видя тогдашних истощённых монахов, в заплатанной, хотя и опрятной, одежде, с чёрными руками, потрескавшимися от работы. По лицам было видно, что они ведут до крайности напряжённую и тяжёлую жизнь. Видя слёзы, монахи только улыбались и говорили: мол, вам бы лучше плакать о себе, ведь мирская суета неминуемо отвлекает человека от многотрудного дела спасения души.



Древние монахи оптинские имели настоящее духовное зрение. У них сердце по-другому говорило, они видели своё падение, бедственное положение, они половину ночи не могли не проплакать, ибо сердце не позволяло. Вот что такое святость.

Оптина была закрыта в 1724 году. Через год козельчане добились разрешения вновь открыть обитель. Вернулись сюда четыре пожилых монаха с пустыми руками.

Проходит время, и снова ставится вопрос о закрытии пустыни. В обитель приезжает Московский митрополит Платон и застаёт трёх совсем дряхлых стариков, которые уже не только не могли трудиться, но и в уходе нуждались; один из них был слеп. Но митрополит Платон решает Оптину восстанавливать — так ему полюбилось это живописное благодатное место. Сразу нашлись около десяти молодых монахов. Старшим над этой группой назначили, хотя и против воли, но за монашеское послушание, престарелого отца Авраамия.

В 1797 году, через год, как отец Авраамий приехал, в обитель поступил будущий старец — отец Лев. Он только что ушёл из мира, где был купцом, и обладал большой силой, просто богатырской, мог спокойно поднимать мешки по 200 килограммов, и никогда не болел. Вот такой богатырь за два года трудов в Оптиной пустыни потерял своё здоровье и перешёл в другой монастырь — в Белобережскую пустынь, где настоятелем был духоносный старец Василий (Кишкин).



А Оптина тем временем продолжает восстановление под руководством отца Авраамия и достигает небывалого расцвета. Братии становится более сорока человек. Прекрасно развито хозяйство, есть мельница, хлебушек, огороды большие, великолепное богослужение, прекрасный хор… Но сие не удовлетворяет третьего Калужского епископа Филарета, будущего Киевского митрополита. Почему? А потому, что внешне этот расцвет сам по себе ничего не даёт. Раз в монастыре нет опытного духовника, значит, некому научить духовной жизни; а без духовной жизни всё внешнее ничего не стоит.

И вот владыка Филарет ищет духовника в Оптину пустынь и находит того самого отца Льва, который тридцать лет назад ушёл учиться у старца и теперь находится уже в большом духовном преуспеянии. По просьбе владыки отец Лев приезжает в Оптину в специально устроенный для него скит и принимается за своё послушание — духовное руководство братией.

Каждый брат монастыря по установленному порядку должен приходить к старцу для духовного общения. Во-первых, помыслы открыть, потому что враг обычно через помыслы действует, а открытый помысел теряет силу; во-вторых, чтобы от старца получить наставление, а наставления отца Льва бесценны, ибо он был прозорливый и видел душу, чётко оговаривал меру трудов, которую на следующий день должна понести братия.

Результатом этого осмысленного и целенаправленного, соразмерного силам, труда явилось изменение духовного строя братства за самый короткий срок.

Со временем отцу Льву стало тяжелее справляться, и Господь послал ему отца Макария. Эти два старца создали фундамент оптинского старчества, на котором расцвёл сонм оптинских святых.

Куда пойти на службу?

Беседа быстро закончилась. Приближалось время вечернего богослужения. Бдение совершалось сразу в двух храмах — Казанском и Владимирском. Я долго думал, куда пойти, и остановился на храме в честь иконы Божией Матери «Владимирская»; он изначально строился как больничный для немощных братий, потом был полностью разрушен, к 1998 г. восстановлен и освящён. Сегодня в нём находятся мощи преподобных старцев: Льва, Макария, Илариона, Анатолия (Зерцалова), Анатолия (Потапова), Иосифа и Варсонофия, память которого совершалась в тот день.



Четырехчасовая служба быстро закончилась. Смотрю — начали уборку храма, а людей на исповедь не убавляется. Я, уже изрядно уставший, думаю: а может, утром исповедоваться? «Нет, лучше сейчас, утром посплю и пойду на вторую службу, которая в семь часов, а то к четырём на исповедь рановато вставать». А наши паломники, довольные, с вёдрами, тряпками, швабрами и метёлками, ловко управляются в разных уголках церкви.

Я думаю о своём: что говорить на исповеди? Этот вопрос давно меня волнует. Кажется, всё уже сказано, а копать глубже — страшно. Вспоминаю беседу с иеродиаконом Нилом и начинаю размышлять над внутренним и внешним деланием. Конечно, внешнего во мне больше. Даже эта поездка — тоже проявление внешнего. А что внутри? Это страшно… Прихожу к выводу, что если грести одним веслом, то так и будешь по кругу плавать; а ведь нужно вперёд! В этот момент подходит ко мне старшая по уборке в храме сестра и говорит:

— Вы не пропылесосите здесь? Только на солее у Царских врат аккуратнее, не мельтешите. Пылесос у нас хороший, чисто убирает, да и не сложно это, провода на весь храм хватает…

Я опешил, но с радостью взялся за послушание, потом снова стал в очередь на исповедь…



В Дом паломника вернулся за полночь, все уже спали. Удовлетворённый, что день закончился и завтра можно не спешить вставать, упал на кровать. Но встал, тем не менее, рано. В комнате было очень душно, и я пошёл дышать на первую службу.

Перед отъездом ещё раз забежал в часовню к новомученикам, в храм Преображения Господня…

Удаляясь от монастыря, почувствовал еле ощутимую тоску, которую раньше чувствовал, уезжая от родителей на учёбу в Минск. Обернулся и подумал: «Как же рядом наш дом, и какой он красивый!..»