Часть первая >>
 
Часть вторая
 
— Андрей Владимирович, вернёмся к вопросу гибкости. Вы утверждаете, что более устойчив к стрессам психологически гибкий человек.
 
— Да. А более ригидный, жёсткий, малоподвижный — менее. Ригидный человек — это катастрофа!
 
— Потому, что не гнётся, а ломается?
 
— Да. А гибкий, куда его ни гни, — прогибается и встаёт. Но это не значит, что в нём нет стержня!
 
— А как в человеке появляется гибкость или ригидность?
 
— Все мы родом из детства — всё сводится к воспитанию. И какой личность формируется до 21-го года — гибкой или ригидной, — такой и остаётся. Быстро изменить нельзя. Чтобы перестроить человека, нужно, как минимум, столько же времени — 21 год. Для перестройки дома надо его разобрать по кирпичикам и заново собрать. Разница в том, что, разрушив здание, его можно возвести заново; но нельзя снести фундамент личности и снова собрать.
 
— А могут ли быть причиной гибкости или её отсутствия природные данные? То, каков человек от рождения?
 
— Человек не рождается гибким или ригидным. Он им становится. Всё зависит от того, насколько гибкими или ригидными были люди, которые воспитывали конкретного человека. Ригидные родители не могут вырастить гибкого ребёнка; это случается, если в систему войдут другие гибкие люди, например, воспитатели в садике, учителя.
 
 
— Поясните на примерах, как воспитывается гибкость.
 
— Характер человека состоит из множества алгоритмов, программ, включающих мысли, чувства и поведение. Так вот, если этих программ всего три — человек ригидный, при тридцати — гибкий, если триста — ещё более гибкий.
 
Предположим, один ребёнок в 1000 раз гибче, чем другой. Уровень стрессоустойчивости будет несопоставим! Судьба другого такова: вышел из тюрьмы, украл, сел опять. А жизнь первого — нормальная: как ты его ни грузи, ни ломай, он будет адаптироваться. Вот белорусы — достаточно гибкая нация: перекрывай «кислород», ни перекрывай, они перестраиваются. О них ходят шутки и анекдоты, но, с определённой точки зрения, это хорошо в отношении стрессоустойчивости.
 
Если папа говорит сыну: «Когда кто-то тебя обидел, сразу бей кулаком в лицо». Это одна программа, без вариантов, — ребёнок будет ригидным. Если же папа даёт для подобной ситуации пять вариантов, то сынишка станет в пять раз гибче, при 50-ти — в 50 раз. Но вопрос даже не в том, что ребёнку говорят папа, мама или другие люди, которые участвуют в воспитании. Он на 90 % учится по примеру поведения взрослых и лишь на 10 % — по их словам. Ведь пример включает в себя и мысли, и чувства, и поступки, а объяснение — в основном только мыслительный процесс. В большей степени ребёнка воспитывают родители (кто больше времени с ним проводит). Но из правил бывают исключения. Малыш может переключиться на родственника или соседа, чтобы, как губка, впитывать здоровое поведение у кого-то более здравого, чем родители.
 
 
Ригидность в мыслях — это долженствования и ограничивающие убеждения (мысли, ставшие привычными): «мужчины не плачут», «все женщины — стервы», «Бога нет». Изменение убеждений делает возможным изменение поведения достаточно быстро. А вот с чувствами сложнее. Как формируется гибкость в чувствах? Любая наша деятельность в жизни окрашена, имеет эмоциональное сопровождение. Например: я знакомлюсь — смущаюсь, мне что-то не нравится — злюсь, увидел прекрасное — восхищаюсь. То есть наши чувства — основной ориентир в мире, который работает по принципу тепло — холодно. Это первичные чувствования — стремиться к приятному и нужному и устраняться от неприятного и ненужного, что ярко проявляется у простейших организмов, когда они движутся к сладкому и отстраняются от солёного.
 
Но человек гораздо более совершенное Божие создание, чем та же инфузория-туфелька! У него не два чувства, а бесконечное множество! Если инфузории насыпать сахар обычный и тростниковый, то она будет двигаться к тому, который просто ближе, ибо не улавливает разницу. У человека по-другому: он «включит» свой «чувствометр» и выберет желаемое — по виду, запаху, вкусу, по интересу, осмыслению... Точно так же — в профессии, в выборе партнёра, в любой деятельности. И чем больше набор чувств, тем совершеннее человек будет двигаться и выбирать.
 
Освоение чувства происходит в детстве. Нормальный процесс обучения переживанию: когда у ребёнка сломалась игрушка, он чувствует, будто «зазвучала» некая струна души, и он, плача, приходит с этим звуком к маме: «Что это такое?» Мама сверяет звук со своим арсеналом звуков и говорит: «Это — огорчение. Мне тоже жаль твою игрушку». То есть она со-чувствует собственным ощущением, входящим в резонанс с чувством ребёнка. У мамы в душе резонирует струна, и она учит малыша узнавать чувство и его проживать.
 

 
  
— Вот они оба огорчены. Как же преодолеть это огорчение?
 
— Его не надо преодолевать. Надо со-чувствовать, находиться в этом переживании. У ребёнка в душе миллиард чувств-струн, при рождении идеальный слух, совершенная палитра эмоциональных струн. Когда какая-то из них «зазвучала», он, повторюсь, обращается с большими глазами к родителям: «Что это со мной?! Новый звук!» Получает ответ: «С тобой то-то и то-то». — «А как с этим быть? Если эту струну дергать, то такой высокий тон» — «Да, если её дергать, то будет высокий тон. Так и должно быть». И ребёнок осваивает этот звук. «Неправильная» реакция взрослых бывает, когда папа или мама не знают, с чем пришёл ребёнок. Может, их самих не научили чувствовать, и эта струна ими не освоена. А отсутствие ответа вызывает злость и раздражение, ибо говорит о какой-то их ущербности, и им нужно пережить свою беспомощность. Условно говоря, ребёнок с идеальным слухом приходит к родителю, который туг на ухо. Проще всего наказать ребёнка…
 
— За то, что малыш заставил его пережить неприятное состояние?
 
— Да. А ребёнок запоминает: эту струну трогать нельзя, ибо будет наказание. Вот он красными крестиками и «помечает» струны, которые нельзя трогать; и они остаются незадействованными, заблокированными, словно их нет.
 
Вот малыш вырастает. Но жизнь ведь не спрашивает, на каких струнах играть. Если она проходится по струнам-чувствам, которые человек освоил, — всё звучит нормально, стрессоустойчивость максимальная. А если пробегается по струнам, заклеенным скотчем? Человек слышит в душе незнакомый, непонятный звук, и сразу всплывают страхи, поскольку прикосновение к этим струнам ассоциируется с наказанием. Он — в стрессе, потому что столкнулся с чем-то неизвестным, мало того, есть детские воспоминания: звуки связаны с чем-то нехорошим, неприятным. Он станет избегать этих сфер жизни, и его функционирование будет ограничено.
 
А ведь каждая струна-эмоция нужна для чего-то! Представьте, если на гитаре заклеить одну струну — полноценной музыки не будет. В тех партиях, где этого звука нет, всё нормально, но там, где он есть, ожидаются проблемы. Пример: эмоция смущения заклеена скотчем — родители не позволяли себя целовать и обнимать. Парень идёт в большую жизнь. Вот он пытается привлечь внимание понравившейся девушки — начинает резонировать струна смущения. И молодой человек стремится избегать смущения и контакта с противоположным полом; значит, он обречён на одиночество. И придёт к священнику или психотерапевту не с тем, что не может испытывать смущение, а с тем, что он один.
 
 
— Далеко не все родители хорошие педагоги. Значит, без психотерапии человеку не обойтись?
 
— Это зависит от степени блокировки, от глубины проблемы. Если блокировка чувств 50-процентная, то человеку психотерапевт не нужен. Он в быту найдёт людей, у которых эти струны резонируют, они поделятся своим опытом, и он научится.
 
— Общение с людьми, у которых есть «антидот», может решить проблему?
 
— Абсолютно. Но если чувство заблокировано на 80 %, то любое прикосновение к его струне вызывает дискомфорт. Бытовая психотерапия будет недостаточна, потому что общение с людьми, у которых эта струна работает, вызывает боль и дистанцирование от того, кто мог бы стать целителем. Человек с блокированным чувством станет избегать контактов, потому что сразу впадает в дистресс (ступор) и не способен учиться. Психотерапевт, как правило, не излечивает человека до полного выздоровления, а доводит до уровня, когда он способен долечиваться от здоровых людей — воспринимать их опыт. Мы работаем с более глубокими проблемами.
 
 
— Однако психотерапевты появились сравнительно недавно. А человечество как-то справлялось до этого…
 
— Просто эти функции не были оформлены в профессию, но их, я думаю, выполняли монахи, духовные люди. Ведь духовное подвижничество, духовный рост сопряжён с душевным ростом. В любом случае человек, у которого развита вся палитра чувств, способен заниматься психотерапией, даже если он ей не обучался. А если он — духовный лидер, живёт духовной жизнью, то способен вполне осознанно это делать. Психотерапия в настоящее время какой-то духовности не несёт. Мы расширяем палитру чувств, стрессоустойчивость; гибкость увеличивается — человек живёт и способен быть активным в жизни, но врачи не говорят ему, как жить, не говорят о добре и зле, разве что косвенно — через свой опыт. Например, если человек не умеет переживать страх и поэтому не ворует, можно ли сказать, что он такой молодец — соблюдает заповедь? Психотерапевт научил его переживать страх. И теперь человек хоть и боится, но ворует. Можно ли сказать, что психотерапевт сделал его бездуховным? Просто бездуховность, безнравственность выявились, вышли на свет Божий. А раньше он не мог реализовать их.
 
— Так, может, это хорошо в каком-то смысле, что не мог?
 
— На уровне поведения — хорошо. Но если человек безнравственен и не видит этого вследствие того, что чувства заблокированы? Не знаю, хорошо ли… На мой взгляд, если это разблокировано и очевидно — так лучше. И потом, рядом с человеком ригидным даже в быту — трудно. А с гибким — легко!