День 14 февраля приобрёл нынче особый статус — праздника всех влюблённых. Но святой Валентин, который якобы тайно венчал влюблённые пары, на самом деле не имеет к нему никакого отношения. Это домыслы людей, далёких от христианства. Священномученик Валентин, живший в III веке, епископ древнего итальянского города Интерамны, почитается и католиками, и православными за то, что пожертвовал своей жизнью ради любви ко Христу. И это особая тема. А середина февраля — время, когда уместно поговорить об истинном смысле любви земной, потому как в этот период слова «любовь», «влюблённые» склоняются всеми возможными способами, и порой весьма далёкими от всего святого..
 

От редакции

 
Как вожделение влюблённых не стремится к наслаждению, так влюблённость во всей своей полноте не стремится к счастью. Всякий знает, что бесполезно пугать несчастиями людей, которых мы хотим разлучить. Они не поверят нам, но не в этом дело. Вернейший знак влюблённости в том, что человек предпочитает несчастье вместе с возлюбленной любому счастью без неё. Даже если влюбились люди немолодые, которые знают, что разбитое сердце склеивается, они ни за что не хотят пройти через горе расставания. Все эти расчёты недостойны влюблённости, как холодный и низменный расчёт Лукреция (римский поэт и философ I в. до н. э. Приверженец материализма. Прим. ред.) недостоин вожделения. Когда самим влюблённым ясно, что союз их принесёт одни мучения, влюблённость твёрдо отвечает: «Всё лучше разлуки». Если же мы так не ответим — мы не влюблены.
 
В этом — и величие, и ужас любви. Но рядом с величием и ужасом идёт весёлая лёгкость. Влюблённость, как и соитие, — вечный предмет шуток. Когда у влюблённых всё так плохо, что, глядя на них, плачешь — в нищете, в больнице, на тюремном свидании, — веселье их поражает нас и трогает так, что это невозможно вынести. Неверно думать, что насмешка всегда враждебна. Если у влюблённых нет ребёнка, над которым можно подшучивать, они вечно подшучивают друг над другом.
 
 
Влюблённость не ищет своего, не ищет земного счастья, выводит за пределы самости. Она похожа на весть из вечного мира.
 
И всё же она — не Любовь. Во всём своем величии и самоотречении она может привести и ко злу. Мы ошибаемся, думая, что к греху ведёт бездуховное, низменное чувство. К жестокости, неправде, самоубийству и убийству ведёт не преходящая похоть, а высокая, истинная влюблённость, искренняя и жертвенная свыше всякой меры.
 
Некоторые мыслители полагали, что голос влюблённости запределен и веления её абсолютны. Согласно Платону, влюбившись, мы узнаём друг в друге души, предназначенные одна для другой до нашего рождения. Как миф, выражающий чувства влюблённых, это прекрасно и точно. Если же мы примем это буквально, возникнут затруднения. Придётся вывести, что в том мире дела идут не лучше, чем в этом. Ведь влюблённость нередко соединяет совершенно неподходящих людей. Многие заведомо несчастные браки были браками по любви.
 
В наши дни больше любят теорию, которую я назвал бы романтической, а поборник её Бернард Шоу называл «метабиологической». Оказывается, устами влюблённости глаголет не потусторонний мир, a «elan vital», «жизненная сила», некий «импульс эволюции». Настигая ту или иную пару, влюблённость подыскивает предков для сверхчеловека. И счастье, и нравственность — ничто перед будущим совершенством вида. Если бы это было так, я не понимаю, зачем нам повиноваться. Все описания сверхчеловека столь отвратительны, что в монахи пойдёшь, лишь бы его не зачать! Кроме того, если верить этой теории, получается, что «жизненная сила» плохо знает своё дело. Сильная влюблённость ни в коей мере не обеспечивает высокосортного потомства и потомства вообще. Чтобы ребёнок был хорош, нужны не влюблённые, а хорошие «производители». И потом, что эта сила делала столько столетий, когда деторождение зависело чаще всего от сватовства, набегов и рабства? Быть может, ей лишь в наши дни захотелось улучшить вид?
 
 
Ни Платон, ни Шоу христианину тут не помогут. Мы не поклоняемся «жизненной силе» и ничего не знаем о том, что было с нами до рождения. Когда влюблённость говорит как власть имеющий, мы не обязаны её слушаться. Конечно, она божественна по сходству, но не по близости. Если мы не пожертвуем ради неё ни любовью к Богу, ни милосердием, она может приблизить нас к Царствию. Её полное самоотречение — модель, заготовка любви, которой мы должны любить Бога и человека. Природа помогает нам понять, что такое «слава»; влюблённость помогает понять, что такое любовь. Христос говорит нам её устами: «Вот так — так радостно, так бескорыстно ты должен любить Меня и меньшего из братьев Моих» (см. Мф. 25, 40). Конечно, это не значит, что всякий обязан влюбиться. Некоторые должны пожертвовать влюблённостью (но не презирать её). Другие вправе её использовать как горючее для брака. В самом браке ею одной не обойдёшься, да и выживет она лишь в том случае, если мы будем непрестанно очищать и оберегать её.
 
Если же мы поклонимся ей безусловно, она станет бесом. А она как раз и требует безусловного подчинения и поклонения. Она по-ангельски не слышит зова самости, по-бесовски не слышит ни Бога, ни ближнего. Когда я много лет назад писал о средневековой поэзии, я был так слеп, что счёл культ любви литературной условностью. Сейчас я знаю, что влюблённость требует культа по самой своей природе. Из всех видов любви она, на высотах своих, больше всего похожа на Бога и всегда стремится превратить нас в своих служителей.
 
 
Богословы часто опасались, что этот вид любви приведёт к идолослужению, кажется, они имели в виду, что влюблённые обоготворят друг друга. Но бояться надо не этого. В браке это вообще исключено: прекрасная простота и домашняя деловитость супружеской жизни обращают такой культ в явную нелепость. Мешает ему и привязанность, в которую неизбежно облечётся влюблённость мужа и жены. Но и вне брака человек, знающий или хотя бы смутно понимающий тягу к запредельному, вряд ли вознадеется удовлетворить её с помощью одной лишь возлюбленной. Возлюбленная может ему помочь, если она стремится к тому же, то есть если она друг, но просто смешно (простите за грубость) воздавать божеские почести ей самой. Настоящая опасность не в этом, а в том, что влюблённые начнут поклоняться влюблённости.
 
Посмотрите, как неверно понимают слова Спасителя: «…Прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много» (Лк. 7, 47). Из контекста, а особенно из притчи о должниках явствует, что речь идёт о её любви к Христу, простившему ей много грехов. Но обычно понимают не так. Сперва решают почему-то, что грешила она именно против целомудрия, а потом — что Христос простил ей разврат, потому что она была сильно влюблена. Получается, что великий Эрос смывает любое зло, порождённое им самим.
 
Когда влюблённые говорят: «Мы это сделали ради любви», прислушайтесь к их тону. «Я это сделал из трусости» или «со зла» произносят совсем иначе. Заметьте, как гордо, почти благоговейно они выговаривают слово «любовь». Они не ссылаются на смягчающие обстоятельства, а взывают к высшему авторитету. Это не покаяние, а похвальба, иногда вызов.
 
Далила у Мильтона (героиня поэмы английского поэта XVII века Д. Мильтона «Самсон-борец». Прим. ред.) говорит, что права перед законом любви. В этом вся суть: у любви свой закон. Неповиновение ему — отступничество, греховное искушение — глас Божий. Влюблённые обрастают своей, особой религией. Бенжамен Констан (французско-швейцарский писатель, публицист, политический деятель времён Французской революции, бонапартизма и Реставрации. Прим. ред.) заметил, что за несколько недель у них создаётся общее прошлое, к которому они благоговейно обращаются, как псалмопевец к истории Израиля. Это их Ветхий Завет, память о милостях к избранникам, приведшим их в Землю Обетованную. Есть у них и Новый Завет. Теперь, соединившись, они уже под благодатью, закон им не писан.
 
Это оправдывает всё, что бы они ни сделали. Я имею в виду не только и не столько грехи против целомудрия, сколько несправедливость и жестокость к «внешним». Влюблённые могут сказать: «Ради любви я обижаю родителей — оставляю детей — обманываю друга — отказываю ближнему». Всё это оправдано законом любви. Влюблённые даже гордятся. Что дороже совести? А они принесли её на алтарь своего бога.
 
 
Тем временем бог этот мрачно шутит. Влюблённость — самый непрочный вид любви. Мир полнится сетованиями на её быстротечность, но влюблённые об этом не помнят. У влюблённого не надо просить обетов, он только и думает, как бы их дать. «Навсегда» — чуть ли не первое, что он скажет, и сам поверит себе. Никакой опыт не излечит от этого. Все мы знаем людей, которые то и дело влюбляются и каждый раз убеждены, что «вот это — настоящее».
 
И они правы. Влюбившись, мы вправе отвергать намёки на тленность наших чувств. Одним прыжком преодолела любовь высокую стену самости, пропитала альтруизмом похоть, презрела бренное земное счастье. Без всяких усилий мы выполнили заповедь о ближнем, правда, по отношению к одному человеку. Если мы ведём себя правильно, мы провидим и как бы репетируем такую любовь ко всем. Лишиться всего этого поистине страшно, как выйти из Христова искупления. Но влюблённость сулит нам то, что ей одной не выполнить.
 
Долго ли мы пробудем в этом блаженном состоянии? Спасибо, если неделю. Как и после обращения, скоро окажется, что старая, недобрая самость не так уж мертва. И там, и тут она сбита с ног, но отдышится, приподнимется хотя бы на локоть и снова примется за своё. А преображённое вожделение, вполне возможно, выродится в простейшую похоть.
 
Все эти неприятности не расстроят союза двух хороших и умных людей. Опасны они — смертельно опасны — для тех, кто поклонился влюблённости. Такие люди вознадеялись на неё, как на бога, сочли, что простое чувство обеспечит их навечно всем необходимым. Когда надежда эта рухнет, они винят любовь или друг друга. Себя они винить могут, а влюблённость винить не за что. Как крёстная мать, она дала за нас обеты, а уж наша работа — исполнить их. Мы сами должны стараться, чтобы каждодневная жизнь уподобилась райскому видению, мелькнувшему перед нами. Влюблённость препоручает нам своё дело. Это знают все, кто любит правильно, хотя немногие могут это выразить. А настоящие христиане знают, что это скромное с виду дело требует смирения, милосердия и Божьей благодати, то есть христианской жизни.
 
 
Как и все виды естественной любви, влюблённость своими силами устоять не может; но она так сокрушительна, сладостна, страшна и возвышенна, что падение её поистине ужасно. Хорошо, если она разобьётся и умрёт. Но она может выжить и безжалостно связать двух мучителей, которые будут брать, не давая, ревновать, подозревать, досадовать, бороться за власть и свободу, услаждаться скандалами. Прочитайте «Анну Каренину» и не думайте, что «такое» бывает только у русских. Вульгарная фраза «я бы тебя съел» оказывается правдой.