Более десяти лет назад по статье за экономические преступления был осуждён… монах. Он взял большую сумму в кредит в банке, потом его оклеветали, не дали возможности выплатить долг… И в результате – три года лишения свободы. Действительно от сумы да тюрьмы не зарекайся, все мы под Богом ходим, и только Ему ведомы пути к спасению. Наша задача – принять предначертанное, не роптать, смириться и идти до конца. С этим согласен протоиерей Александр Харламов, настоятель храма Святых первоверховных апостолов Петра и Павла, который находится в исправительной колонии № 8 города Орши.
 

 
– Батюшка, не правда ли, удивительная история появления церкви в исправительной колонии, где вы несёте послушание?
 
– Да, всё в мире происходит по Промыслу Божию. Сразу нам может быть непонятен ход Его действий, но потом мы видим, как удивительным образом всё устраивается. Тому пример – история осуждённого монаха Иоанна, который с 2005 года отбывал у нас наказание. Лично он сам, его хорошие знакомые на воле, молившиеся за его досрочное освобождение, и администрация колонии, – все внесли свои лепты в проектирование и возведение храма на территории учреждения. Строили храм сами заключённые, без мата; какая-никакая, но была молитва. Монах Иоанн, в миру инженер-строитель, руководил всем процессом, от фундамента до крестов. За восемь месяцев церковь воздвигли.
 
– Трудно шло строительство?
 
– Да, нелегко, было много угроз. «Блатные» делали пальцы веером: «Мы не отдадим вам наше футбольное поле, даже не мечтайте». Ходили к начальнику жаловаться, но я ни с кем не спорил. Господь всё устраивал, и работы велись. Правда, нам мешали – портили брёвна, били стёкла… Но это единичные случаи, и мы относились к ним как к урокам по укреплению нашей веры.
 
 
 
 
 – Отец Александр, а как вы вообще попали на послушание в тюрьму?
 
– Больше 20-ти лет назад в нашей стране началось возрождение тюремного служения. Архиепископ Витебский и Оршанский Димитрий (одному ему известно, по какой причине) избрал меня, молодого тогда священника, служившего в женском монастыре Орши, и отправил на послушание в 12-ю исправительную колонию. Я не думал, что когда-нибудь пойду в места лишения свободы проповедовать слово Божие. Сначала это были разовые посещения, но в 2000 году по милости Божией мы обустроили в колонии домовую церковь в честь праведного Иоанна Кронштадтского, и мои посещения верующих осуждённых стали более частыми. Однако вскоре меня перевели на новое послушание – в исправительную колонию № 8, где сейчас и действует храм апостолов Петра и Павла. В этом году мы отмечаем десятилетие со дня его освящения.
 
– На новом месте вам пришлось начинать всё с нуля?
 
– Нет, в колонии уже была молитвенная комната в честь иконы Божией Матери «Споручница грешных», где даже служилась Литургия. Она обустроена не мной, а покойным иереем Леонтием Слуцким, но в ней тесно. Для поклона перед престолом мне приходилось поворачиваться. За престолом не было горнего места, солея – 40-сантиметровая; и, выходя туда с Чашей, дискосом, я боялся упасть. Но Господь давал силы и в таких условиях молиться о будущем храме.
 
 
– Есть стереотип: мол, в тюрьму ходить страшно – там может произойти всё. В ваш первый приход боялись?
 
– Разумеется. Даже во второй раз думал: «Куда я иду? В колонии нечего делать священнику». Лукавый не давал укрепиться в мысли: «В темнице был, и вы пришли ко Мне». В те далёкие годы среди офицеров преобладало недоумение: «Зачем он сюда пришёл?»; да и большинство осуждённых воспринимали меня как очередного захожанина. Они не видели того, кто будет жить с ними одной христианской жизнью. Конечно, становление священника в тюрьме – дело трудное. Когда некоторые священники приходили со мной служить, то я видел, как им непросто. Они не скрывали, что больше не хотят ходить. Говорили: «На любое послушание пойдём, а в колонию – нет».
 
– В начале вашего послушания встречались люди, тянувшиеся к Богу и понимавшие необходимость церковных таинств?
 
– Я помню Игоря из Полоцка, который, будучи родом из такого святого места, о Православии ничего не знал. Спрашивал у него: «Как ты жил в Полоцке? Рядом же монастырь, преподобная!» А он только плечами пожимал. Духовная стартовая линия у всех разная, и воцерковлённых было очень мало, даже некого было попросить спеть «Господи, помилуй». Всё приходилось делать одному. Вначале в 12-й колонии мы молились в столовой. Одновременно с нами в другом конце помещения принимали пищу, громыхали бачками, мыли полы и громко спорили с нецензурной бранью. Затем мы ютились в клубе. Только с помощью Божией я всё это пережил. Сам бы не справился, убежал бы. Хотелось иногда, но терпел, ведь владыка благословил.
 



 
 – Как сейчас организована богослужебная жизнь?
 
– Мы стараемся служить по церковному уставу, богослужения ежедневные с утреней и каноном святому дня. На утреннюю и вечернюю молитвы желающих собирает колокольный звон. В будние дни в храме 20 – 30 человек, на воскресной Литургии – количество желающих увеличивается в два-три раза. Разумеется, есть те, которые просто не захотели записаться. Тюрьма ведь – место исправления, и задача властей – нагрузить преступников работой, и это правильно. Но самый нелёгкий труд – отмаливать грехи, выпрашивая прощение у Бога. В храме у меня есть помощники: староста, певчие, регент, звонари, уставщик. У большинства из них сложные судьбы, большие сроки, непростые отношения с родными и близкими, но главное – в них есть спасительная вера и надежда на милосердие Господа и Покров Божией Матери.
 
– Что такое свобода в понимании мирского человека и заключённого?
 
– Я этот вопрос часто задаю своим прихожанам. И ответ на него не сам выдумываю, а святых отцов цитирую, которые считают, что главная свобода – свобода от греха. А выйти из тюрьмы в очередной раз много ума не надо. Прозвенел звонок, тебя вывели за ворота, а там друзья с бутылкой, стаканом – и конец свободе. Человек, может, восемь лет находясь в заключении, спиртного в рот не брал, наркотики не употреблял, но он мечтал об этом. Вот недавно пришёл человек невоцерковлённый на исповедь и говорит: «Ты всё правильно учишь, но я первым делом выйду, “уколюсь”, а потом посмотрю».
 
 
– А чему вы учитесь на послушании в тюрьме?
 
– Любой храм – это небо на земле, куда люди несут свои обиды, чаяния, воздыхания. Если правильно человек приходит в храм, то его утешает Сам Бог! Я молюсь, чтобы Господь помог мне принять каждого приходящего, чтобы я не отверг человека. Он же несчастный, из 45-ти лет 25 провёл в тюрьмах. Он не нашёл места в жизни, оскорбил отца, мать, сестёр, братьев, жену, детей… Он в жизни своей не сделал ничего хорошего. И всё-таки пришёл в храм. Господь его не отверг. И я должен принять! Господь сможет исцелить его, и он будет, как и я, иметь законное право на помилование и прощение. Вот это, наверное, и есть смысл моей жизни, ибо очень трудно поверить, что человек с клеймом, от которого отреклись домашние, вся страна, – живой, душа его живая. Именно душу мы и спасаем для жизни вечной. Пусть бы и родственники, и знакомые, и потерпевшие его простили и поняли: человек исправляется через покаяние, исцеляя свою душу.
 
– Нашли ли вы для себя ответ на вопрос «Как сделать, чтобы было меньше людей, попадающих в тюрьмы»?
 
– Для этого надо, наверное, приходить в роддом и разговаривать с теми, кто собирается стать мамой или делать аборт. Нужно, чтобы государство пускало священников в роддом, ясли, школу, а не только в тюрьму, где уже с переломанными судьбами находятся люди, и какая-то маленькая часть из них приходит к Богу.
 
 
– Многие считают: если человек попал в тюрьму, то он уже безнадёжен. А вы как думаете?
 
– «Невозможное человекам возможно Богу». Без Божией помощи это нереально. Вот он курить бросил, но через пару лет опять закурит; пить бросил, не запьёт ли снова?.. Однако если человек понимает свой грех, и этим действием оскверняет себя как творение Божие, и отдаляет себя от Бога, то, разумеется, будет бороться за жизнь трезвую. Я уже видел неоднократно: люди освобождались, возвращались в семьи или создавали новую семью, детей рожали. Есть у меня прихожане, принявшие монашеский образ жизни. Слава Богу, наши выходцы находят себя и продолжают нести свой нелёгкий крест. От грехов, которые их заставляли быть противниками Бога, Господь их освободил.
 
– А можете конкретный пример привести?
 
– В храм пришёл испуганный человек, в его глазах я прочитал вопрос: «Что делать дальше?» Мужчина понял: жить так, как жил, ему уже нельзя. И я его приблизил к себе, насколько возможно. Нелегко ему было рвать с прошлым, но стали молиться и мы, и монашествующие, и иереи. И Божия благодать подействовала на него, на его жену, уже не верившую, что муж исправится: «Он мне изломал всю жизнь. Вы ему зря верите, он и вас разочарует». Но, слава Богу, прошло много лет, и жена очень рада, всё же поверив в исправление супруга. До сих пор мы общаемся. В таких людях я вижу Промысл Божий, и это укрепляет и меня. Даже 16 лет отсидки, невыводимые наколки на спине не помешали человеку стать другим. У него глаза другие, речь другая... И окружающие не подозревают, что он сидел в тюрьме.
 


 
– Общаетесь ли вы с теми, кто отбывал наказание и вышел на свободу?
 
– С подопечными, которые меня послушали и изменили жизнь, я общаюсь. С кем пять лет, с кем шесть, с кем семь. Их единицы, но, слава Богу, они есть. Мне за них радостно, и для других это добрый пример. Я желаю всем, кто был в темнице, никогда больше не приезжать в наш храм молиться. У кого нет семьи, желаю создать и крепко за неё держаться; избравшим путь несемейный – крепости, целомудрия… А всем, находящимся в заключении ныне, желаю скорейшего освобождения и также встречаться на воле, вспоминать свои службы в храме, помнить обещания, данные Богу… И прошу молиться обо мне, потому что я без вашей молитвы тоже ничто.